Єписком Бориспільський Антоній: "Ігри в релігію призводять до психічних розладів"

О себе владыка говорит скромно: „У меня в жизни не было особых поворотов, потому что я родился в верующей семье”. Можно подумать, что его жизнь текла спокойно и безшумно, если бы не...

В атмосфере отголосков страха перед минувшими репрессиями среди старых преподавателей он взялся за создание полного каталога ценностей церковно-археологического кабинета Московской духовной академии. В течении нескольких последних лет был заведующим канцелярией Киевской Митрополии Украинской Православной Церкви, которую сам называет „эпицентром, куда стекается все негативное в украинском обществе”.

Это лишь два штриха к портрету, а цель нашей нынешней беседы – немного приоткрыть дверцу во внутренний мир одного из тех людей, на которых Святая Церковь возложила нелегкий крест архиерейского служения.

МЕНЯ КРЕСТИЛ ОДИН ЫЗ "АФОНСКИХ ВЫХОДЦЕВ"

– Мы поздравляем вас с избранием в сан епископа. Сейчас, наверное, для вас очень волнующие дни – последние моменты пребывания в пресвитерском сане и последние – перед епископской хиротонией. Может быть, для начала вы могли бы рассказать о себе?

– Благодарю за поздравление. Дни действительно волнующие, хотя христианин должен ценить каждый прожитый день и благорарить за него Создателя. Моя жизнь не является уникальной, но, если это интересно....

– Конечно, интересно, ведь это же эксклюзивная информация.

– К вере я пришел с самого рождения. У меня в жизни не было никаких переломов, потому что я родился в семье верующих – простых крестьян из Закарпатья. Есть такое село Чумалево, а в нем есть Свято-Вознесенский женский монастырь. Во времена хрущевских гонений в Закарпатье оставили только два монастыря. Это Мукачевская женская обитель и наша – Чумалевская. На моих односельчан монастырь оказывал и оказывает огромное влияние. На сегодняшний день из нашего села вышло очень много священников – около тридцати. Конечно, в Закарпатье есть села, в которых около ста священников. Но вот у нас тридцать пока. Нас в семье было трое. Сестра замужем за священником – настоятелем Свято-Благовещенского храма города Прага. Это Чешская Православная Церковь. Младший брат настоятель храма села Нижние Реметы в Мукачевской епархии. И я, грешный, насельник Киево-Печерской Лавры.

Родился я 25 августа 1967 года, крестил меня очень авторитетный для нашей местности, да и всего Закарпатья священник – архимандрит Доримидонд. Вообще я застал очень интересную плеяду монахов, которые духовно родились на Афоне. Закарпатье вошло в состав Украины и Советского Союза только после окончания Второй мировой войны. Долгое время оно входило в состав Австро-Венгерской империи. Православие было гонимо. После окончания Первой мировой войны, согласно договора между воюющими сторонами, Карпатская Русь стала частью Чехословакии. В этой стране законы по отношению к православным были более либеральными, в то время как Австро-Венгрия была сугубо католическим государством. О сущетсвовании православия в ней не могло быть и речи.

После вхождения Карпатской Руси в состав Чехословакии многие молодые люди, воспользовавшись прозрачными границами, отправились на Афон. Большая часть осталась там, а некоторые, по благословению духовников, вернулись в Закарпатье.

Я благодарен Богу, что меня крестил один из таких „афонских выходцев”.

– А почему вы вспомнили именно о нем?

– Для моих земляков всегда была важна личность человека, подающая пример. Мои родители до сих пор живут тем, чему учил в свое время отец Доримидонд. Конечно, они очень начитаны. Но стоит возникнуть какому-нибудь важному жизненному вопросу, они всегда говорят: „А отец Доримидонд учил так...”.

– Как сложилась дальнейшая судьба этого священнослужителя?

– Он скончался в начале 80-х годов прошлого столетия, когда был духовником Свято-Николаевского Мукачевского женского монастыря. Вообще в 80-х годах ушли в мир иной практически все духовные выходцы из Афона.

На формирование моей личности, да в прочем и моих односельчан, оказывал и по сей день оказывает огромное влияние наш женский монастырь. Он находится за селом на горке, так что чумалевцы говорят: „Идти не в монастырь, а на монастырь”. В шестнадцать лет я по благословению ныне покойного архиепископа Саввы (Бабинца), бывшего в то время епископом Мукачевским, стал иподиаконом Мукачевского кафедрального собора. Нес это послушание, уходя в армию. Владыку Савву переместили в Полтавскую епархию, а на нашу кафедру назначили епископа Дамаскина (Бодрого). После окончания службы в армии я снова почти год иподиаконствовал, а уж потом поступил в Московскую духовную семинарию.

В 1992 году после ее окончания был принят в Московскую духовную академию. Окончил ее за три года – вторым. Защитил кондидатскую диссертацию на тему „Послание святого апостола Павла к римлянам в русской библиистике” и был оставлен преподавателем, назначен помошником инспектора, затем полгода нес послушание секретаря-референта ректора Академии. С 1 января 1996 года до 2002 года занимал должности помошника ректора по представительской работе и заведующего церковно-археологическим кабинетом.

О СЛУЖБЕ В АРМИИ

– Вы упомянули о своей службе в армии. Сейчас не многие современные священники могут сказать, что служили в Вооруженных Силах, да и в семинарии в основном стали поступать сразу после школы. Скажите, пожалуйста, где вы служили, в каких войсках? Интересно было бы также узнать, как командование части смотрело на то, что вы верующий человек и чем, вообще, для вас стали эти годы?

– Служил я с Новосибирске – в войсках противовоздушной обороны. Ушел из армии старшиной роты. Меня дома родители учили на показ ничего не делать. Так что когда я получил гимнастерку, свой крестик зашил в петлице. Уже после года службы стал носить его на веревочке. Но то, что я верующий, понимали все, хотябы потому, что я никогда не курил.

Об армии я вспоминаю только с благодарностью. Если армейская жизнь поставлена правильно, она дает человеку много хорошего. Юноша после двух лет службы становится мужчиной. Он начинает ценить кусок хлеба и понимает, насколько важно правильно строить взаимоотношения с людьми. „От моего конкретного поступка зависит судьба моих товарищей”, – это мышление добросовестного солдата. Я никогда не ощущал на себе негативных явлений, которые сегодня приписывают армии.

– А на основании опыта инспекторской службы в Московских духовный школах можете ли вы сказать, чем отличаются студенты, которые прошли армейскую службу от тех, кто поступил в духовную школу после одиннадцатого класса?

– Самое главное это то, что студентам после армии не надо объяснять, что такое дисциплина.

Есть тут еще и другой момент. Если человек поступает в семинарию после школы, он оканчивает ее по старой программе в 21 год. Чтобы стать священником, ему надо предварительно определиться: быть монахом или жениться. В таком возрасте, как показывает опыт, далеко не многим удается принять решение. Ну, допустим, он определился, а как его посылать на приход настоятелем в 21 год? Как завоевать авторитет? Как отвечать на вопросы, особенно если их задают пожилые люди? Это тоже серьезная проблема.

О ГОСТЕПРИИМСТВЕ ЧУМАЛЬСКИХ МОНАХИНЬ

– А кроме отца Доримидонда встречи еще с какими людьми определили вашу дальнейшую судьбу?

– Таких людей было много, но в выборе моего монашеского пути огромную роль сыграл все-таки пример сестер Чумальской женской обители. Их доброе отношение и молитвенный настрой погружали меня в эту атмосферу с самого младенчества. Особенно часто я вспоминаю зимние дни. Дорог как таковых не было. А я всегда любил приходить к началу богослужения. И вот мы с сестрой по этому бездорожью брели в обитель – приходили мокрыми „с ног до головы”. Матушки сразу снимали с нас верхнюю одежду, обувь и мы так стояли всю службу. А до конца Литургии одежда просыхала и мы уже сухенькие и тепленькие возвращадись домой.

Окончательно я понял, что хочу быть священником после встречи с владыкой Саввой. Для меня это пример человека с внутренней строгостью, прежде всего к себе, образец монашеского отношения к жизни.

Ну и, конечно же, повлияла атмосфера в Троице-Сергиевой Лавре. Я бы назвал уникальным явлением то, что духовные школы находятся в стенах монастыря. Ведь для будущего пастыря важно не только получить духовное образование, соответствующее запросам современного мира, но необходимо быть глубоко верующим человеком, беззаветно преданным Святой Церкви. Монастырь дает идеал христианской жизни и укрепляет молодого студента в его духовных устремлениях.

Евангельская проповедь должна быть принята современниками, как живое слово Господа, способное преобразить мир. Здесь многое зависит от священника. Он должен донести вечные неизменяемые евангельские истины до окружающих доступным языком.

Главное, чтобы человек это умел подать, но и чтобы он этим жил. Веру можно преподать ближнему только в том случае, если она есть в вашей душе. Призывать к покаянию можно только тогда, когда сам умеешь каяться.

До сих пор перед глазами у меня картина: заканчивается Всенощное бдение в Академии, затем ужин и вот заходишь в Трапезный храм или Успенский собор, а там длинные очереди студентов к духовникам на исповедь.
Повезло мне и с преподавательским составом. К сожалению, сейчас те профессора потихоньку уходят в мир иной. Но многие еще живы и я с благодарностью вспоминаю К.Е. Скурата, А.И. Осипова, В.Д. Юдина, архимандрита Матфея и многих многих других.

"ДИРЕКТОР" ЦЕРКОВНО-АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО КАБИНЕТА

– Вы говорили, что семь лет были заведующим церковно-археологическим кабинетом при Московской духовной академии. А какими новыми приобретениями или коллекциями для музея вы можете похвалиться, если можно так выразиться? Может, были какие-то уникальные интересные экспонаты...

– Как человек верующий, я могу похвалиться разве что только своими немощами. Я стал заведующим в необычное время. Этот кабинет возник ведь интересно. До революции при всех высших духовных учебных заведениях были такие кабинеты-музеи, как правило при кафедрах церковной археологии. Появились они в XIX веке, когда общество увлекалось древностью. Издавались указы Синода о том, чтобы предметы церковной утвари, не употребляющиеся по ветхости, сдавались в церковно-археологические кабинеты. Кстати одна из самых древних и ценных археологических коллекций была при Киевской духовной академии. После революции все это пропало. Часть перевели в государственные музеи, часть оказалась в частных колекциях. После вынужденного потепления отношения к Церкви со стороны государства во время Второй мировой войны (после знаменитой встречи Сталина с местоблюстителем митрополитом Сергием, митрополитом Николаем и митрополитом Алексием), было разрешено открытие духовных учебных заведений. После смерти патриарха Сергия первосвятителем стал митрополит Алексий (Симанский). Он учился в Московской духовной академии и помнил этот музей. Когда появилась возможность в 50-х годах прошлого столетия, по инициативе Патриарха при Московских духовных школах был восстановлен церковно-археологический кабинет.

Насколько я сейчас понимаю, это была не просто дань или желание восстановить прежнее. Тогда многие, и конечно же сам патриарх, понимали, что для того, чтобы ценное уберечь, сохранить, нужно придать ему какой-то легальный статус. Поэтому, когда было объявлено об открытии этого кабинета, туда стали приносить очень ценные вещи.

В 1996 году я стал заведующим церковно-археологическим кабинетом – как раз в это время начали открываться храмы и во многих их них не было икон. Я вышел с предложением к ректору пересмотреть все запасники, выявить иконы и церковную утварь, которые не представляют ценности, но могут быть использованы в богослужебных целях, и это передать храмам. Была создана специальная комиссия из искусствоведов, преподавателей и священников. Тогда мы передали храмам несколько тысяч икон и единиц церковной утвари.

Я немного застал настроения страха перед репрессиями. В семинарию я поступал в конце 80-х годов прошлого столетия. В те годы юноше, который подал документы в духовную семинарию, дома нельзя было ночевать. Ночью приезжали из военкомата и забирали на переподготовку – как раз на период сдачи экзаменов. Тогда владыка Савва был правящим архиереем Полтавской епархии и я забрал из дома вещи, чтобы уехать к нему. В селе, где я жил, есть две дороги. По одной за мной ехала машина, а я с вещами ушел на автобус по другой. Когда чекисты пришли, мама им как ни в чем не бывало ответила, что меня не видели уже несколько месяцев.

Я это вспомнил потому, что в середине 90-х я приступил к созданию полной описи – полного каталога коллекции церковно-археологического кабинета, люди приносили ко мне в кабинет иконы, думая, что их дети уже не будут верующими. Старались уберечь их от поругания. Ко мне подходили уважаемые мною старые преподаватели с вопросом: „А ты не боишся, что мы сейчас все это запишем в каталог, а через год по этой же описи все и отберут?” Вот такой был страх. Каталог мы все-таки создали, хотя из печати он вышел, когда я был уже в Киеве. Вообще сейчас мы можем только по книгам попытаться представить, как чувствовал себя человек в обществе, где вера считалась чем-то лишним. Человек, приходя в Церковь, и становясь священником, обрекал себя быть изгоем.

НА РУБЕЖЕ ДВУХ ЭПОХ

– Вы упомянули об ощущении изгойтсва. Скажите, а когда лично вы почувствовали, что для вас это время прошло? Или, быть может, его и не было?

– Я застал, когда накануне 7-го ноября в семинарию приезжали из общества „Знание” и читали лекции о всемирном значении великой октябрьской социалистической революции. Я также стал свидетелем интересного случая, когда после 90-х годов исполнялся „Интернационал” и семинаристы не встали. Тонкая грань: „Уже все можно, но пока еще опасно”. Слава Богу, все это позади и вероятно навсегда. В то же время Блаженнейший Митрополит Владимир часто повторяет: „Церковь никогда не бывает не гонимой”. Это надо прекрасно осознавать. Так как даже во время относительно спокойной жизни враг рода человеческого не дремлет. Он находит такие испытания и затруднения, которые способны навредить Церкви”.

По поводу изгоев, был такой интересный момент. Как-то приехал к нам специалист в области права. Ему задали вопрос о пенсионном обеспечении священников. Известно, что священнослужители пенсии не получали, хотя они и платили большие налоги. Даже с монахов брали пошлину „за бездетность”. С нашей семинарской стипендии также высчитывали определенный налог. А вот пенсию священники не получали. Но ее получали сотрудники, к примеру сторож храма. Вот мы и спросили: Почему же священник не получает, ведь он как и сторож фактически работает при храме. Знаете, что нам ответили?

Он сказал, что сторож храма для социалистического общества еще не потерян. А священник, значит, потерян.

– А чем вы жили, чем держались, когда вас не просто не признавали, так еще и говорили, что в скором будущем верующих людей вообще не останется?

– Самое главное – это вера. Тогда в семинарию приходили глубоко верующие люди, многие из них успели пройти через какие-то испытания. В семинарию в основном поступали после армии. Поэтому уже какой-то закал получал каждый. К тому же мы глубоко знали, что Церковь врата ада не одолеют. В человеке, как бы он себя не обманывал, религиозное чувство все равно неистребимо. Это врожденное чувство. В 80-е годы чувствовалось, что вся советская идеология – это сплошная ложь. Нас в школе на уроках атеизма заставляли учить стихи богоборческого содержания. Так вот многие протестовали. Поскольку я иподьяконстовал, в последних классах школы в большие церковные праздники занятия не посещал. Часто мне приходилось или уходить с последних уроков или, в лучшем случае, отпрашиваться. Для многих учителей это было некоторым бельмом, так как учился я все-таки неплохо. И меня предупреждали: „Ваня, в такой-то день приди пожалуйста в школу, потому что будет комиссия”.

ЗАВЕТ АРХИЕПИСКОПА САВВЫ

– А после церковно-археологического кабинета как вы попали в Киев?

– Это было благословение еще владыки Саввы. Когда я оканчивал семинарию и нужно было подавать заявление о поступлении в академию или на приход, владыка сказал: „Приезжай, будем этот вопрос решать”. Но уже тогда он сказал, что я должен обязательно служить в Украине. А через десять дней он скончался. Монашество я принял в Троице–Сергиевой Лавре и нарекли меня именем преподобного Антония. Это сейчас я понимаю, что все не спроста. Тогда не осознавал, что имя является предзнаменованием того, что моя дальнейшая жизнь будет связана с Киево-Печерской Лаврой.

Потом у нас в детстве духовных книг было очень мало. Тем не менее моя мама как-то умудрялась доставать через сестер нашей обители жития святых. Киево-Печерский патерик перечитывал по-несколько раз. Причем, с огромным желанием. Поэтому получив образование и определенный опыт административной работы, по благословению Блаженнейшего Митрополита Владимира я подал прошение о поступлении в число братии монастыря и был принят.

– Так может, было у вас и предзнаменование о епископстве?

– Нет, этого, как раз, не было.

– Скажите, а как Церковь решает, что ей нужен еще один епископ?

– Это решается на заседании Священного Синода исходя из необходимости. Мне трудно об этом рассуждать сейчас.

– А уже известно, чем вы будете заниматься?

– Меня избрали викарным епископом. Викарий означает „помогающий”, то есть я буду помогать Предстоятелю Украинской Православной Церкви в пределах Киевской Митрополии. Буду делать это с глубоким вниманием, старанием и прилежанием, насколько хватит моих сил и талантов. Я сыновне благодарен Блаженнейшему Митрополиту Владимиру за доверие при выборе викария.

ЭТО НЕВОЗМОЖНО ПЕРЕДАТЬ СЛОВАМИ

– Какие чувства и заботы у человека, который знает, что он станет епископом и до хиротонии остались считанные дни?

– Знаете, даже если и были предпосылки к этому назначению, то я о них не знаю. Думаю, лучше Блаженнейшего Митрополита Владимира об этом никто не сможет сказать. Что касается чувств, то впервые я испытал такое во время своего монашеского пострига. Это что-то не передаваемое. За неделю до пострига было ощущение, будто ты живешь, но земли не касаешся. Такое же было у меня и во время дьяконской хиротонии – рукопологал меня Святейший Патриарх Московский Алексий II. В чине есть такой момент, когда ставленника обводят вокруг престола. Так вот это ощущение лучше даже самой красивой реальности. Я чувствовал особую легкость и в молитве, и в ощущении жизни и в осознании того, чем тебе предстоит заниматься. Такое же, наверное, переживает человек и во время священнической хиротонии. Сейчас в эти моменты, делая первые шаги в епископстве, я испытываю страх, смогу ли я соответствовать тем идеалам, которые Церковь предъявляет к этому служению.

Есть в этом еще один интересный момент, касающийся не только того, чего я сюда приехал, но и всей моей жизни. Когда я был заведующим церковно–археологическим кабинетом, я там очень близко познакомился с периодом ректорства Блаженнейшего Митрополита Владимира. Помимо преподавательства я отвечал в академии за внеклассную работу. Старался приглашать на встречи со студентами ученых, артистов, симфонические оркестры, возил студентов в театр в Москву. Очень мне запомнились лица людей, окружавших нашего Предстоятеля в московский период его деятельности. Вот этот его принцип ничего для себя не просить и ни от чего не отказываться стал и моим тоже.

Я стараюсь хотя бы в малой степени следовать ему. В Московской духовной академии есть такой знаменитый профессор доктор церковной истории Константин Ефимович Скурат. Когда меня постригли, он сказал мне следующее: „Отец Антоний, об одном тебя прошу, начни жить по-монашески, а все остальное приложится”. Я очень хочу попытаться все это исполнить, а на все остальное воля Божья.

– Скажите, а вы с ректором Киевской духовной академии не говорили о возрождении в Киево-Печерской Лавре церковно-археорлогического кабинета, подобного московскому?

– Так ведь он уже возрожден. Вопрос только в помещениях. Здесь не хватает площади даже для нормального развития учебного процесса и создания хороших условий для проживания. Насколько мне известно, как только Церкви передадут новые лаврские корпуса, сразу же откроется кабинет. Более того, Блаженнейший Митрополит Владимир отдал для этого благого дела свою обширную коллекцию церковных ценностей и уникальных древностей.

"БЛАГОСЛОВИТЕ РАЗВЕНЧАТЬСЯ!"

– В качестве заведующего канцелярией Киевской Митрополии вам приходилось много заниматься решением вопросов связанными с расторжением браков. Читатели нашего сайта часто спрашивают, куда и к кому обратиться, можно ли разводиться¸ что для этого нужно. К тому же бытует мнение, что Церковь никого не разводит, а лишь дает благословение на второй брак, а процедуры развенчания нет. Или есть такая процедура и можете ли вы, к примеру, отказать кому-то в церковном разводе?

– Первое заблуждение – это когда человек приходит к нам со словами: „Я хочу развенчаться”. Развенчания быть не может, так как речь идет о Таинстве. Я всегда объясняю это - как нельзя разпричаститься, разисповедоваться, – так нельзя и развенчаться. Во-вторых, церковный развод все-таки существует по определенным причинам. Обычно я беседую, чтобы эти самые причины определить. Иногда просители думают, что гражданский развод является для них гарантией получения церковного. Это ошибка, потому что современное законодательство не требует даже указывать причину развода. А у нас речь идет о том, что нарушены клятвы, данные в Таинстве. Для Церкви очень важен вопрос, почему.

Согласно церковному законодательству, виновник разрушения первой семьи не имеет право на церковный развод. Учитывая реалии современной жизни, мы этот вопрос все же рассматриваем, но лишь в том случае, если речь идет о законном вступлении во второй брак. Очень важно, чтобы человек осознал свою вину. Важно, чтобы он поисповедывался, может даже понес какую-то епитимию от духовника, лишь бы дальше не жил безблагодатно. Если канонических причин для развода нет, мы отказываем.

– Удавалось ли вам разубедить разводиться людей, которые пришли к вам без светского развода, еще не определившись?

– Обычно к нам приходят люди, уже состоящие во втором браке или сожительствующие с другими в гражданском браке. Помимо причин пытаюсь определить еще, насколько люди церковные. Спрашиваю, когда вы были в последний раз на исповеди? Отвечают: „Давно”. Я обьясняю, что для православного человека давно – это месяц назад. „Тогда очень давно”, – говорят они. Я вначале посылаю их на исповедь. Иногда бывает и такой ответ: „А нам исповедь не нужна”. К сожалению, у некоторых наших современниках выработалось потребительское отношение ко всему, в том числе к религии и Церкви. Им просто нужно решить какие-то вопросы. В таких случаях я в первую очередь пытаюсь привить людям понимание, что такое вера и каким должно быть отношение к Церкви, объяснить, как Церковь может повлиять на жизнь, помочь. Есть еще у нас, к сожалению, и отголоски язычества. То же „развенчание” люди воспринимают как некое освобождение от околдованности. Здесь важно понимать, что при разговоре о рилигии речь идет о личностных взаимоотношениях людьми с Богом.

После исповеди люди возвращаются несколько другими – это действие благодати через Таинство.

– Да, но ведь люди этого могут просто не знать...

– То, что наши современники этого не знают, это, по моему личному мнению, не оправдывающая причина. Все же сейчас грамотные, в компьютерах разбираются и в Интернете можно найти много православных сайтов, где в доступной и даже порой увлекательной форме рассказывается об основах православной церковной жизни. Ответ „я не знаю” человека 70-х годов прошлого столетия еще оправдывает, потому что не было книг и возможности подойти к священнику. Сейчас храмы открыты ежедневно, много книг, а значит, незнание можно объяснить только не желанием.

– А помимо разводов, какие еще вопросы приходится решать канцелярии Киевской Митрополии?

– Канцелярию я бы назвал эпицентром, куда стекается все негативное в украинском обществе. В основном нам приходится сталкиваться с человеческими бедами. Люди приходят со смертями родственников самых разных видов, в том числе и с самоубийствами. Опять же, по церковным законам священник не имеет права отпевать самоубийц, только если человек при совершении этого деяния был психически не вменяем. Многие в последнее время стали возвращаться из сект. Присоединение таких людей к Церкви происходит только по благословению епископа. В последние полгода не было такого дня, чтобы к нам не обратился человек, ушедший из какой-то секты. Часто судьбы таких людей покалечены.

– А разве священник сам не может принять в лоно Церкви человека, ушедшего из секты?

– Он то принять может, но обязательно нужна резолюция правящего архиерея о том, как принимать. Ведь разные есть нюансы: где, кем и когда крещен; каковы доктринальные основы секты...

ЧЕМ СПАСАЕТСЯ ЧЕЛОВЕК?

– А теперь вопрос касательно вашей кандидатской диссертации. Апостол Павел говорил: „Верою оправдался Авраам, верою оправдался Исаак...” и в тоже время мы встречаем высказывание: „Не делами ли оправдался Авраам?” Так верой или делами?

– Это школьный вопрос. Вера в понимании Христианства всегда имеет отражение, или лучше сказать, воплощение. Мало иметь просто абстрактное убеждение: „Я верю”. Вера должна быть реализована. Это актуально для протестантско-католического диалога. Для православных такой проблемы не существует. Преподобный Сисой говорил, что свои добродетели мы должны оплакивать. Доброе дело само по себе может быть еще отражением внутренней гордыни. Правильная добродетель связана с правильным отношением к себе, ближним и к Богу. Если человек правильно верит, значит его жизнь состоит и правильных дел, которые приносят пользу. А вот, к примеру, добрые дела ветхозаветных иудеев привели к внутренней гордыне, к завышенной самооценке. Главный принцип ветхозаветного фарисея: „Я сделал доброе дело, Бог обязан меня спасти за это”. Поэтому им Христос, как Спаситель, не нужен был и они Его не приняли.

А у нас правильная добродетель приводит к смирению. В Христианстве нельзя брать составляющие духовной жизни в отдельности. Все связано цепочкой. Христианское мировоззрение целостно и гармонично, человек спасается весь – не одним умом, не одними своими психологическими переживаниями. Сердце, душа и ум непременно должны быть в гармонии. Кто такой Новый Адам? Это человек, в котором все гармонично и направлено к богообщению.

– А как, по-вашему, отличить истинное смирение от ложного?

– Ложное смирение – это смиренничание, вынужденное состояние. Глядя на человека, можно легко понять, принуждает себя человек быть смиренным или является таковым на самом деле. Смирение никогда не выдается. Человек смиренен, потому что такой и есть внутри – он так осознает мир. Помните эти слова: „Когда постишся, не выдавай себя на постящегося, не посыпай голову свою пеплом...”? Человек должен быть самим собой в реальной жизни, должен вести постоянную внутреннюю борьбу в себе – без этого невозможна христианская жизнь, спасение и наследование Царства Божьего. Но это ни в коем случае не показуха, а то ведь человек может жить обманом. Нельзя играть в религию, так как это граничит с психическими расстройствами. Очень важно уяснить, что человек спасается осознанием необходимости спасения. Мы и Христа называем Спасителем, потому что Он спасает. Человек просит о спасении только тогда, когда осознает, что утопает. Все духовные упражнения и подвиги направлены именно к этому. Мера благодати Божьей в человеке всегда соответствует мере смирения. Если это не так, значит, человек делает что-то не правильно.

– Благодарим вас за беседу. От всего коллектива Интернет-портала „Православие в Украине” желаем вам помощи Божьей в архипастырском служении; чтобы вы чувствовали Господнюю поддержку и просим ваших молитв о нас.

– Спаси Господи. Вам также желаю помощи Божьей в ваших трудах. Для жизни Церкви в современном мире очень важно использовать все коммуникации и средства массовой информации. Священник своей проповедью охватывает ограниченный круг людей. А вот благодаря СМИ и Интернету, в частности, эта аудитория быстро увеличивается. Люди могут познакомиться, заинтересоваться Православием и уже, потом придти в храм. Православные СМИ имеют очень важную миссионерскую нагрузку.

Пусть Господь Своей всеукрепляющей благодатью способствует Вашим трудам во благо Церкви Христовой и боголюбивого украинского народа.

Теги:

4 Коментувати

Ділитись

На головну

Додати в закладки

Версія для друку

Переслати